Моральный нажим Вашингтона на Революционное правительство «совпал» с началом открытых выступлений наиболее реакционных кругов на самой Кубе — латифундистов и скотоводов — против политики Революционного правительства. Заседавшая в Гаване в конце мая 1959 года Национальная ассоциация скотоводов
119
приняла резолюцию, где высказалась против правительственной программы. А 500 землевладельцев, собравшись в те же дни в городе Пинар-дель-Рио на митинг, прямо заявили, что они не отдадут свои земли до тех пор, пока не будет изменен закон об аграрной реформе. Однако 5 июня закон официально вступил в силу…
Но даже и тогда те, кто продолжал держать в своих руках экономику страны, все еще надеялись, что реформа будет поверхностной и неэффективной. «Он (Кастро. — Авт.) может действительно экспроприировать какую-то иностранную собственность, но он лишь обманывает себя, если думает, что это ему легко сойдет», — грозила «Нью-Йорк джорнэл Америкен» 5 июня. И тут же газета выражала надежду: «В последнюю минуту могут быть внесены какие-то изменения», Фидель Кастро «еще одумается»…
Журнал «Форчун» — рупор американских миллионеров — в свою очередь писал: «Если всемогущие кубинские богачи, обычно циничные, на этот раз всполошились, поняв, что распределение земли среди одних означало экспроприацию ее у других (то есть у них самих), то их волнение было не очень заметно. Некоторые высокопоставленные лица думали, что со стороны новоиспеченного героя это был всего лишь подходящий к случаю обычный благородный жест и что, когда страсти улягутся, Кастро преподнесет им послушное и готовое к сотрудничеству правительство». Комментируя это высказывание в еженедельнике «Нейшн», журналист Роберт Тэбер, отлично знакомый с вашингтонской политической кухней, отмечал: «Подобного же мнения придерживались и имевшие интересы на Кубе всемогущие американские богачи, обычно не менее циничные. Вне всякого сомнения, его разделяли и в Вашингтоне»…
Но дни шли, а революционеры, вопреки ожиданиям «пророков» из «Форчуна», «не одумывались». Не привыкший ждать Вашингтон решил сопроводить нажим моральный нажимом дипломатическим. 12 июня посол Бонсал вручил кубинскому правительству ноту по поводу закона об аграрной реформе; одновременно с соответствующим заявлением выступил государственный департамент. Нет нужды подробно останавливаться на содержании этих почти идентичных документов. Доста-
120
точно сказать, что как нота, так и заявление государственного департамента представляли собой грубое вмешательство во внутренние дела Кубы и были с негодованием отвергнуты Революционным правительством, всем кубинским народом. Однако примечательно другое: дипломатический демарш Филиппа Бонсала подкреплялся выступлениями внутренней контрреволюции. Конечно, можно назвать чистым совпадением тот факт, что нота США была вручена Революционному правительству вскоре после того, как лидер «ортодоксов» Антонио де Варона выступил по телевидению с публичной критикой политики Революционного правительства. Но когда вслед за дипломатическим демаршем разражается правительственный кризис, это уже закономерность.
На следующий день —13 июня — пять членов кабинета, составлявшие его правое крыло, подали в отставку. В отличие от февраля, когда в отставку ушел только премьер-министр Миро Кардона, положение в этот момент осложнялось тем, что теперь в игре активно участвовал президент Уррутиа Льео.
Политический нарыв, вызванный отношением президента к политике Революционного правительства, назревал давно.
Первое столкновение между президентом и революционным ядром правительства произошло вскоре после того, как пост премьер-министра занял Фидель Кастро. Поводом для этого послужило следующее. В то время в посольствах различных латиноамериканских стран в Гаване отсиживалось много бывших батистовцев. В Латинской Америке к праву убежища относятся особенно скрупулезно. Естественно, что отношения между кубинским правительством и дипломатическим корпусом поэтому находились, по свидетельству Фиделя Кастро, на грани кризиса. И именно в этот момент президент Уррутиа предпринимает шаг, едва не вызвавший серьезные дипломатические осложнения. Самолет, на борту которого находились батистовцы, до того отсиживавшиеся в посольстве Чили и получившие разрешение на выезд с Кубы, возвратился из-за неисправности в моторе в гаванский аэропорт. Узнав об этом, Уррутиа приказал арестовать всех «беженцев» и отправить в тюрьму. Только вмешательство Фиделя Кастро, распо
121
рядившегося препроводить их обратно в посольство Чили, предотвратило дипломатический скандал.
Второе столкновение произошло несколько позже. Революционное правительство решило передать дела о военных преступниках из компетенции военных трибуналов в ведение обычных гражданских судов; одновременно было решено расширить список преступлений, карающихся смертными приговорами при гражданском судопроизводстве. Для этого требовалось предварительно изменить конституцию. Оба законопроекта — о гражданском судопроизводстве и о поправке к конституции — были подготовлены и представлены президенту на подпись. Уррутиа подписал закон о поправке к конституции, но отказался подписать закон о гражданском судопроизводстве. В результате, как говорил Фидель Кастро, кубинские революционеры «предстали перед всем миром как люди, с легкостью выносящие смертные приговоры». Такое поведение президента Уррутиа кубинцы справедливо расценили как провокационное.